На ее стороне была только крашенная в светло-русый цвет миниатюрная стриптизерша Лола, которая хорошо понимала по-английски, но говорила с большим трудом. Элли рассказала ей свою историю, поделилась болью, которая истязала ее душу, своим стыдом, на что Лола, докуривая сигарету, грустно ответила:
– Бедная девочка… Но и к этому, со временем, привыкаешь…
Элли повесила голову и разрыдалась.
Единственным достижением ее за эти дни стало то, что она, ни танцуя на шесте в зале, ни исполняя приватные танцы, не позволяла никому дотрагиваться до себя. «Хотя бы сама останусь чистой», – думала она, каждый раз уходя от просьб клиента снять белье и искусно заменяя это на другие постыдные действия, унижающие ее до дикого страдания… Но все же лучше, чем быть изнасилованной по десять раз за ночь отвратительными, грязными японцами.
И, казалось, конца этому аду не будет. Элли плакала, оставшись одна в своем номере каждый день после смены, и, глядя в окно на огромные небоскребы, узкие, тесные улочки и мигающие японские вывески, вспоминала Джека… Нью-Йорк… И Дэна. Она чувствовала трепет сердца от рвавшейся любви, с тоской представляя их ночи и то время, что они проводили вместе. Слезы текли из ее глаз рекой. Она не пыталась понять, почему Дэн и его брат Кристиан, этот дьявол во плоти, о котором Элли тоже иногда вспоминала с огнем в душе, работали на мафиозную шишку. Она не хотела думать о том, какие дела они проворачивают или… как они хладнокровно убивают людей. Это ушло на второй план. Важна была только ее любовь к Дэну. Ее страсть к нему. Но… она его больше не увидит.
Иногда Элли вспоминала Кейси и Мэттью и мечтала, что они стали настоящей парой. Думала об их с Кейси духовной связи, о том, как они с Мэттью понимают друг друга без слов… Об их танцах, конечно. Но чаще всего она тосковала по Джеку. И надеялась, что он никогда не узнает, чем она здесь занимается.
В клубе яблоку негде было упасть. Обычная ночь, время приближалось к двум часам. Элли была как всегда блистательна, эротична, обаятельна и, как она сама считала, невероятно вульгарна.
Она страстно танцевала на шесте, двигаясь медленно и грациозно, позволяя публике в зале, которая свистела, хлопала и что-то выкрикивала на японском, насладиться ее горящим, сексуальным телом. Ей это удавалось. Мужчина несказанно завелись. Их глаза пылали фанатичным желанием, и они жадно впивались в нее взглядами.
На Элли была дорогая черная норковая шубка, прикрывающая зад и с длиной рукава в три четверти. Под этой шубой на ее прекрасном теле красовалось шелковое, кружевное нижнее белье ярко-красного цвета, красные чулки в крупную сетку, обтягивающие ее идеальные ножки, и черные бархатные туфли на высоченной тонюсенькой шпильке, на которой Элли стояла так уверенно, будто родилась на каблуках. Ее прекрасные волосы были распущены, зеленые глаза подчеркивал выгодный макияж, а губки были ярко-алыми в цвет белья. Элли производила фурор. Она видела это по лицам японцев, сгорающих от желания, и играла с этим, совершая такие гибкие и страстно-грациозные движения, чтобы продемонстрировать всем свои прелести, при этом не раскрываясь до конца, что только еще больше их возбуждало.
Музыка кончилась, Элли сделала последнее движение, и публика взорвалась криками и свистом. Она на миг вспомнила любимое место «Иглы» … И слегка улыбнулась. Но, сходя с подмостков, девушка услышала голос Лолы:
– Элли, на приват, третья комната. Клиент заплатил пять штук! Будь осторожна!
И девушка быстро вспомнила, где находится. Кивнув Лоле и бросив слова благодарности, Элли эффектно двинулась сквозь толпу, провожающую ее взглядами, к комнате номер три.
С замиранием сердца и чувством жгучего стыда, никогда не оставлявшего ее, она вошла в маленькую комнату с окном, занавешенным плотными, фиолетовыми портьерами. Комната, как и смежная с ней, с большой двуспальной кроватью, освещалась десятком свечей. В ней было множество искусственных цветов и вспомогательной атрибутики, такой как наручники, маски, плетки, взбитые сливки, шампанское и многое другое, что так ненавидела Элли. Посередине, слева от большого зеркала и музыкального центра, игравшего тихую музыку, стояло кресло, в котором ждал клиент.
Обычно, входя, Элли видела его лицо, пожиравшее ее тело жадной похотью и нетерпением, но теперь, впервые, кресло было повернуто спиной ко входу.
Элли нахмурилась и закрыла за собой дверь. Мужчина в хорошем костюме и ботинках, с золотым толстым браслетом на руке, небрежно свисавшей с подлокотника, темноволосый, как и все японцы, сидел спиной к ней и… не двигался.
Элли медленно подошла к нему.
– Эй… эй, господин… – мягко сказала она, подходя сзади и тронув мужчину за плечо… как тут его голова откинулась назад, и Элли увидела, что он был…
Она тихо вскрикнула, закрыв рот руками, в ужасе, непонимании и страхе глядя на тело… Как тут, со стороны смежной комнаты с кроватью, она вдруг услышала такой родной, такой желанный и любимый ею, брутальный и притягивающий своим мужеством голос:
– Он не мертв, Элли. Всего лишь в отключке.
Элли вздрогнула всем телом и посмотрела на источник голоса, не веря своим ушам.
В дверях смежной комнаты стояли Дэн, Джек и Кристиан и все трое глазели на нее, не отрываясь.
Эли чуть не захлебнулась от нахлынувшего на нее счастья, из ее глаз потекли слезы, но она не чувствовала их. Ее сердце бешено билось и рвалось в груди, а душа кричала от радости… Неужели… Неужели?!? Он здесь… Дэн… ее любовь, ее мечта… Она жадно впилась в него глазами. О, он был так сексуален, так обаятелен и серьезен… Но сейчас его правильное, красивое лицо озарял стальной, сильный и страстный блеск глаз и едва заметная улыбка… Элли знала эту улыбку… Это его любовь к ней… Он же никогда не улыбался. На нем была потрясающая белая рубашка, с закатанными, как всегда, рукавами, расстегнутая на верхние пуговицы, черные брюки и классные, модные туфли.